Давным-давно подружилась обезьяна Кеема с акулой Папой. Обезьяна жила на огромном дереве, оно росло у самого берега моря, и ветви его свисали над водой. Каждое утро обезьяна лакомилась орехами, а Папа, подплыв к дереву, просила:

— Сбрось мне орехов, подружка!

И обезьяна всегда охотно ее угощала. Много месяцев минуло с тех пор, как они стали друзьями, и вот как-то раз Папа говорит:

— Кеема, ты мне много доброго сделала, хочу и я тебе добром за добро отплатить. Пойдем ко мне в гости.

— Как же я пойду? — спрашивает обезьяна.— Мы, земные твари, по морю, как посуху, ходить не приучены.

— А ты не печалься,— отвечает акула.— Я тебя на спине довезу. Ни одна капелька на тебя не упадет.

— Ну, тогда другое дело,— обрадовалась Кеема.— Поехали!

Проплыли они полпути, акула остановилась и говорит:

— Ты мне друг, Кеема, лучше я открою тебе всю правду.

— Какую еще правду? — удивилась обезьяна.

— А вот какую: султан наш сильно болен, и прослышал он, что против его болезни только одно средство есть — обезьянье сердце.

— Ай-яй-яй,— сокрушается обезьяна,— что ж ты, глупая, мне об этом раньше не сказала?

— А какая разница? — удивилась в свой черед Папа. Обезьяна молчит, голову ломает, как бы из беды выпутаться.

А акуле не терпится:

— Ну, говори же!

— Что говорить-то? Теперь уж поздно. Вот если бы ты с самого начала сказала все начистоту, я бы прихватила сердце с собой.

— Как? Разве у тебя внутри нет сердца?

— То-то и оно! — молвила Кеема.— Неужто ты не знаешь про наш обезьяний обычай? У нас заведено сердце на дереве прятать, без него в пути обходимся. Но я вижу, ты мне не веришь. Думаешь, я с испугу это говорю. Ну что же, едем дальше, к тебе домой. А как убьешь меня, сердце не ищи, не трать время попусту.

Поверила акула обезьяне и принялась ее умолять:

— Давай вернемся за твоим сердцем!

— Не хочу,— упрямится Кеема,— едем к тебе домой.

Но акула стоит на своем: вернемся, прихватим сердце — и обратно.

Под конец обезьяна с большой неохотой поддалась на уговоры, но все ворчала: зачем, мол, ей лишние хлопоты?

Вернулись они к берегу, обезьяна скачет с ветки на ветку и приговаривает:

— Погоди, Папа, вот достану сердце, и поплывем мы с тобой, подружка, честь по чести.

Забралась Кеема на самую верхушку и сидит себе тихохонько, помалкивает. Ждала, ждала ее акула, да и не вытерпела, позвала Кеему:

— Пора, подружка!

А обезьяна в ответ — ни слова.

Поплавала акула вдоль берега и снова кличет обезьяну:

— Пора в путь, Кеема!

На этот раз Кеема высунула голову из ветвей и удивленно спросила:

— В путь? Куда?

— Ко мне домой,— говорит акула.

— Да в своем ли ты уме? — вытаращилась на нее обезьяна.

— В своем ли я уме? Как прикажешь тебя понимать? — рассердилась Папа.

— Ты соображаешь, что говоришь? Уж не принимаешь ли ты меня за прачкину ослицу?

— Чем же она знаменита, эта ослица?

— А у нее нет ни ушей, ни сердца.

Как ни торопилась домой акула, любопытство взяло верх. Стала она уговаривать обезьяну рассказать ей историю прачкиной ослицы. И вот что поведала ей обезьяна:

— Была у прачки ослица Поонда, хозяйка очень ее любила. Однажды ослица удрала от хозяйки и поселилась в лесу. Зажила она там беззаботной жизнью и от безделья жиром заплыла. Как-то раз повстречал ее кролик Соонгоора. А кролик, известно, самый хитрый зверь. Стоит только посмотреть на него — вечно сам с собой рассуждает. Увидел кролик Поонду и пробормотал себе под нос:

— Ну и жирна ослица!

Пошел кролик к Симбе, льву, и рассказал ему про Поонду. А лев Симба еще не оправился после тяжелой болезни. Он так ослаб, что даже охотиться не мог, и брюхо у него подводило с голоду. Вот кролик ему и говорит:

— Завтра я притащу сюда ходячую гору мяса, попируем вволю, но, чур, уговор: ты сам ее забьешь!

— Согласен, дружище,— обрадовался лев.— Какой ты добрый!

Отправился кролик в лес, отыскал там ослицу и склонился перед ней в вежливом поклоне:

— Любезная Поонда, я к тебе прислан сватом. От кого же? — спросила, жеманясь, ослица.

— От Симбы, льва. Ослица возликовала.

— Идем,— говорит,— сейчас же. Вот это жених так жених!

Пришли они в дом к Симбе, встретил он их как дорогих гостей, усадил. А Соонгоора Симбе подмигивает: это, мол, и есть обещанная гора мяса, а я за дверью подожду.

— Я пошел,— сказал он Поонде,— меня дела ждут, а ты оставайся, побеседуй с будущим мужем.

Только Соонгоора вышел, лев как набросится на ослицу! И пошла тут у них борьба. Поонда лягает льва копытами, а он, хоть и слаб, царапает ее когтистой лапой. Под конец отбилась ослица и убежала к себе домой, в лес. А кролик уж тут как тут.

— Эй, Симба, одолел ослицу?

— Не одолел,— проворчал лев,— она лягнула меня и ускакала в лес. Но можешь не сомневаться, ей от меня тоже досталось, хоть я силы еще не набрался.

— Ладно, не огорчайся,— утешил его кролик.

Выждал он, когда раны у ослицы и у льва зажили, и спрашивает:

— Ну как, Симба, привести жирную ослицу?

— Веди! — грозно зарычал лев.— Я ее пополам разорву!

И Соонгоора снова отправился в лес, к ослице. Поздоровались они, ослица спросила, где был, что слышал.

— Твой возлюбленный снова зовет тебя в гости.

— Бог ты мой! — закричала ослица.— Да в тот раз он меня когтями изодрал. Я теперь и близко к нему не подойду.

— Ерунда! — фыркнул Соонгоора.— Лев тебя приласкать хотел, такая уж у него повадка.

— Ну, тогда пойдем,— согласилась ослица.

И они отправились в путь. На сей раз лев, как только увидел Поонду, прыгнул на нее и разорвал пополам. А кролику приказал:

— Возьми мясо и зажарь. Мне оставь только сердце и уши.

— Благодарствую,— ответил кролик.

Нашел он укромное местечко, подальше от дома льва, и зарыл там сердце и уши ослицы. Потом наелся мяса до отвала, а что осталось, спрятал. Приходит к нему Симба и требует:

— Подавай сюда уши и сердце.

— А откуда я их возьму? — развел лапами кролик.

— Шутить со мной вздумал? — зарычал лев.

— Разве ты не знал, что Поонда — прачкина ослица?

— Ну и что?

— Бог с тобой, Симба,— говорит кролик,— ты ведь не дитя, мог бы сообразить: будь у этой твари сердце и уши, она бы второй раз сюда не пришла.

И лев был вынужден согласиться, что кролик Соонгоора прав.

Закончив свой рассказ, обезьяна спросила акулу:

— И ты хочешь сделать из меня прачкину ослицу? Убирайся отсюда, плыви к себе домой. Второй раз меня не проведешь, а дружбе нашей — конец.

Прощай, Папа!