Дети зверя Мааны

КотенокВ стародавние времена жила на Алтае чудо-зверь Мааны. Была она, как кедр вековой, большая. По горам ходила, в долины спускалась — нигде похожего на себя зверя не нашла. И уже начала она понемногу стареть.

«Я умру,— думала она,— и никто на Алтае меня не вспомянет, забудут все, что жила на земле большая Мааны. Хоть бы родился у мепя кто-нибудь».

Мало ли, много ли времени прошло, и родился у Мааны сын. Это был котёнок.

— Расти, расти, малыш! — запела Мааны.— Расти, расти…

Но кот хотя и подрос немного, так и остался мелким зверем, однако петь-мурлыкать от матери научился.

Второй сып — барсук — вырос крупнее кота, но далеко ему было до большой Мааны. Днём он из дома никуда не выходил, ночью по лесу тяжело шагал, головы не поднимая, звёзд, луны не видя.

Третья — росомаха — любила висеть на ветвях деревьев. Однажды сорвалась с ветки, упала на лапы, и лапы у неё скривились.

Четвёртая — рысь — была хороша собой, но так пуглива, что и спящая вздрагивала, поднимала чуткие уши. На кончиках ушей у неё торчали кисточки.

Пятым родился ирбис — барс. Этот был светлоглаз и отважен. Охотился он высоко в горах, с камня на камень легко, будто птица, перелетал.

Шестой — тигр,— подстерегая добычу, мог от восхода до заката лежать неподвижно. Он умел вторить весеннему ветру и подражать призывному крику оленей. Он был силён и хитёр, но даже от матери таил свою силу.

Седьмой — лев — смотрел гордо, ходил, высоко подняв свою большую голову. От его голоса содрогались деревья и рушились скалы.

Был он самый мощный из семерых, но и этого сына Мааны-мать, играючи, на траву валила, к облакам подкидывала.

— Ни один на меня не похож»,— дивилась большая Мааны,— а всё же это мои, мною рождённые дети. Когда умру — будет кому обо мне поплакать, пока жива — есть кому меня пожалеть.

Ласково на всех семерых детей поглядев, Мааны сказала:

— Я хочу есть.

Старший сын — кот, мурлыча свою песенку, потёрся головой о ноги матери и мелкими шагами побежал на добычу. Три дня пропадал. На четвёртый принёс в зубах малую птаху.

— Этого мне и на один глоток не хватит,— улыбнулась Мааны,— ты сам, дитя, подкрепись немного.

Кот ещё три дня своей добычей забавлялся, лишь на четвёртый о еде вспомнил.

— Слушай, сынок,— сказала Мааны,— с твоими повадками трудно будет тебе жить в диком лесу. Ступай к человеку.

Только замолчала Мааны, а кота уже и не видно. Навсегда убежал он из дикого леса.

— Я голодна,— сказала Мааны барсуку.

Тот много не говорил, далеко не бегал. Поймал змею и несёт матери.

Разгневалась Мааны:

— Ты от меня уйди! За то, что принёс змею, сам кормись червями и змеями.

Похрюкивая, роя землю носом, барсук, утра не дожидаясь, ночью в глубь чёрного леса побежал. Там, на склоне холма, он вырыл себе просторную нору, постелил из сухих листьев высокую постель и стал жить в своём большом доме, никого к себе не приглашая, сам ни к кому в гости не наведываясь.

— Я хочу есть,— сказала Мааны росомахе.

Семь дней бродила кривоногая росомаха, на восьмой принесла остатки волчьего ужина.

— Твоего, росомаха, угощения ждать — с голоду умрёшь,— сказала Мааны.— За то, что семь дней пропадала, пусть потомки твои но семь дней свою добычу выслеживают, пусть никогда они не наедаются досыта.

Росомаха обвила своими кривыми лапами ствол кедра, и с тех пор Мааны никогда не видала её.

Четвёртой пошла на охоту рысь. Эта принесла только что добытую косулю.

— Да будет твоя охота всегда так же удачлива,— обрадовалась Мааны.— Твои глаза зоркие, уши чуткие. Ты хруст сухой ветки слышишь на расстоянии дня пути. Тебе в непроходимой чаще леса хорошо будет жить. Там, в дуплах старых деревьев, ты детей своих будешь растить.

И рысь, неслышно ступая, той же ночью убежала в чащобу старого леса.

Теперь на ирбиса — барса посмотрела Мааны. Ещё слова ему сказать не успела, а барс одним прыжком уже вскочил на островершинную скалу, одним ударом лапы повалил горного козла — текё.

Перебросив его себе на спину, барс на обратном пути поймал быстрого зайца. С двумя подарками мягко прыгнул он вниз, к жилищу старой Мааны.

— Ну, ты, ирбис-сынок, всегда живи на высоких скалах, на недоступных камнях. Живи там, где ходят горные козлы — теке и круторогие бараны — архары.

Взобрался барс на скалы, убежал в горы, поселился между камней.

Куда пошёл тигр, Мааны не знала. Добычу он припёс ей, какую она не просила. Он положил к её ногам убитого охотника.

Заплакала, запричитала большая Мааны:

— Ой, сынок, как жестоко твоё сердце, как нерасчётлив твой ум. Ты первый с человеком вражду начал, твоя шкура полосами его крови теперь на вечные времена покрыта. Уходи жить в тростники, в частый камыш, чтобы никто полос на твоей шкуре не увидел. Живи там, где ни людей, ни скота нет. Питайся в хороший год дикими кабанами и оленями, в плохой — лягушек ешь, но не трогай человека! Если в этих гиблых местах ты первый увидишь его, это твоё счастье — беги! Если человек первый тебя заметит, это его счастье — он не остановится, пока не настигнет тебя.

С громким жалобным плачем полосатый тигр в тростники ушёл.

Теперь седьмой сын, лев, пошёл на добычу. Ночью в лесу он охотиться не захотел, спустился в долину и приволок оттуда убитого всадника и лошадь.

Мааны-мать чуть ум не потеряла.

— Ох-ох! — стонала она, царапая свою голову.— Ох, жаль мне себя, зачем родила я семерых детей! Ты, седьмой, самый свирепый! На моём Алтае не смей жить! Уходи туда, где не бывает зимней стужи, где не знают лютого осеннего ветра. Может быть, жаркое солнце смягчит твоё твёрдое сердце.

Так услала от себя всех своих семерых детей жившая когда-то на Алтае большая Мааны.

И хотя под старость осталась она одинокой, и хотя, говорят, умирая, никого из детей своих позвать не захотела, всё же память о ней жива: дети зверя Мааны по всей земле расселились.

Давайте же споём песню о Мааны-матери, сказку о ней всем людям расскажем.

 

Добавить комментарий