15

Алып-манаш прискакал к берегу бурной реки. Бело-серый конь обернулся тощим жеребёнком, сам богатырь превратился в нищего Тас-таракая. Кадык впереди подбородка торчит, горб выше головы, косёнки свесились на глаза.

Но старик перевозчик разглядел под этими космами горячие глаза, узнал их огонь:

— Э-э, Тас-таракай, богатырь Алып-манаш не сын ли тебе? Усмехнулся горбун, старика попросил:

— Дедушка, переправьте меня на ту сторону.

— Э-э, Тас-таракай, богатырь Алып-манаш не брат ли твой? Прыгнул в лодку горбун, жеребёнка за узду тянет.

— Э-э, Тас-таракай, о богатыре Алып-манаше неужто ты ничего не слыхал?

Отвечает старику Тас:

— Много песен о богатырях народ поёт. Об Алып-манаше спеть нечего.

Белый, как лебедь, старик брови высоко поднял, потом их вместе свёл и сказал густым голосом:

— Теперь о подвигах Алып-манаша песен не поют, потом петь будут.

И вынул старик из своей сумы девятигранную литую стрелу. Она, как солнце, сияла, блеском своим глаза обжигая.

— Эту стрелу мне Алып-манаш подарил. «Жив я или мёртв — по этой стреле узнаете»,— сказал. Эту стрелу богатырь Ак-кобен в реке утопил, долго искал я утонувшую стрелу. Три дня назад со дна реки поднял, бурой травой обросшую, позеленевшую. Но сегодня она у меня в руке вдруг, как новая, зазвенела, засияла. Смотри! — Старик потёр стрелу своим рукавом.

Стрела была прямая и светлая, как солнечный луч.

Подошла лодка к берегу. Прыгнул Тас-таракай на каменную россыпь и обернулся Алып-манашем. Рядом с ним грызёт удила бело-серый счастливец конь.

Увидав богатыря, старик перевозчик упал на дно лодки, лицом вниз:

— Огонь моих глаз, свет моей груди, Алып-манаш-дитя! Твой друг Ак-кобен сегодня свадьбу справляет. Он Чистую жемчужину в жёны берёт.

Глаза Алып-манаша гневом налились. Снова обернулся он горбуном Тас-таракаем. Конь опять худым жеребёнком стал. Верхом на этом тощем коньке потрусил Тас-таракай к стойбищу богатыря Байбарака.